Юнус-Бек Евкуров: "Придёт время, когда всё стабилизируется, и тогда уже похищение курицы из курятника будет вызывать политический резонанс"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Президент Республики Ингушетия Юнус-Бек Евкуров, 31 октября 2008 года сменивший на этом посту Мурата Зязикова, в интервью "Кавказскому узлу" и "Газете.Ру" рассказал о современном политическом и социально-экономическом положении в республике, о нерешённых проблемах, о том, как отразился на Ингушетии мировой финансово-экономический кризис, о кадровых перестановках и планах на будущее.

О молодёжи, религии и терроризме

Григорий Шведов: Многие молодые люди берут в руки оружие. Вы об этом много говорили, о том, как надо работать с их родителями, о мерах которые нужно предпринимать. Как Вы оцениваете сейчас ситуацию в Ингушетии? Мы видим сейчас по статистике, к сожалению, что есть нападения, особенно, в декабре, в январе. В целом, как Вы считаете, что в первую очередь необходимо делать? И в отношении инициативы с молодёжным парламентом – она связана с тем, чтобы давать молодёжи какую-то возможность заявить о себе публично, в публичной политике может быть даже?

Юнус-Бек Евкуров: Беда в том, что пока, кроме слов, молодёжи ничего нельзя дать. Мы сейчас втягиваем их в спорт, вернее, пытаемся это сделать. Да, мы создадим молодёжный парламент. Тоже, как фактор – это единицы людей. Я с молодежью встречаюсь и чтобы их как-то занять чем-то, говорю, что есть комитет по молодёжному контролю. В селе, районе строятся заводы, фабрики, дома, ещё что-то – они должны ходить контролировать. Мы говорим, что молодёжь из этих комитетов должна участвовать в контроле за ЕГЭ ¹, чтобы не было взяток. И распределение мест, квот бюджетных, как в вузах на территории республики, так и за её пределами. Мы говорим, что они должны участвовать в трудоустройстве выпускников ВУЗов. Я сейчас решение принял, что с этого года, все кто будут выпускаться из ВУЗов, независимо от того, есть или нет рабочие места, на договорных условиях, - то есть "обязаловка" будет всем руководителям их принимать на работу. Мы выделим из бюджета деньги, чтобы молодёжь практиковалась. Пусть они будут получать не 10 тысяч заплату, пусть пять тысяч, пусть три тысячи, но пусть практикуются, а не сидят дома, не ждут, когда им что-то дадут. Потом, с учётом знаний, у кого больше, будет расти уже по своей карьерной лестнице.

ГШ: Простите, пожалуйста, Вы не упомянули одну из составляющих, которая, как мы знаем играет важную роль – религию. Молодёжь и религия. Ту роль, которую при Аушеве, мы знаем, играли религиозные лидеры в республике – она была более значима. Сейчас мы этого не касаемся, боимся об этом говорить, или всё-таки какие-то конкретные будут действия производиться?

ЮЕ: Надо сказать, что 99% молодёжи Ингушетии религиозны. Они искренне верят, ходят в мечети, молятся. В этом направлении тоже работа идёт. Мы сейчас создали аналитический центр свой, куда входят пять человек, опять же молодых ребят, по разным течениям... Все мусульманские течения, которые есть на территории республики, там присутствуют. Мы пытаемся через этот аналитический центр проверять, как обучают в мечетях, в центрах мусульманских, как обряды проходят, программами по телевидению освещать – кто, что, как и почему это всё делается, ну и изучать проблемы той молодёжи, которая не хочет вместе со всеми ходить в мечеть. Хотя свои там, они не согласны... Принято говорить, что это ваххабисты, но я не считаю, что они ваххабисты. Просто у них есть своё мнение. И работать с ними через их родителей, убеждать, заставить их ходить всех вместе – путь они молятся по-своему, но все в мечети. Раз, два, три, десять раз – они привыкнут и потихоньку можно загладить эту ситуацию.

ГШ: То есть списков не ведётся, допустим, тех кто "неправильно" молится?

ЮЕ: Нет. Ни в коем случае. Я жёстко предупредил МВД, и муфтияту посоветовал – ни в коем случае их не преследовать. Многие девчонки, я заметил (в университете был сейчас), в хиджабе сидят – это новое явление для Ингушетии. Никогда ингушские женщины в хиджабе не ходили. Ходили также в платках, но как-то по-своему, по-ингушски, как требует ислам – волосы не видно. Но им почему-то нравится хиджаб, они эту моду приобрели. Ну, пускай ходят. Когда они ко мне обращаются: "Нас преследуют. Нас притесняют", я там же говорю одной девушке: "Ты назови факты". Я всем категорически говорю – нельзя преследовать. Но, опять же, если ты сама не будешь ходить и говорить тем, кто ходит без хиджаба, что они не мусульманки. Носишь, - носи. У тебя есть отец, мать, брат - пусть они тебя так воспитывают. Но, ты не делай другим замечания, не пытайся других заставить жить так, как ты живёшь. И всё будет нормально. Религия, это довольно сложный процесс...

ГШ: То есть сейчас будут какие-то приниматься усилия целенаправленные, чтобы раскол не производился между людьми на основе религиозных взглядов?

ЮЕ: Процессы эти уже идут. Сейчас и выступлениях по телевидению мы говорим, и в мечетях имамы говорят, что "молитесь как знаете, как хотите, главное – молитесь. Ходите в общие мечети и прекращайте по разным задворкам шататься".

ГШ: Есть те, кто уже взял в руки оружие, - с ними понятно более или менее, что они преступили закон. Но Вы также говорили один раз (об этом редко говорят), про очень значимую группу поддержки – тех, кто не берёт в руки оружие, а кому-то помогает, где-то кого-то подвозит, порой даже не осознавая, что помогает боевикам. Как в 2004 году человек кого-то подвёз – получил 15 лет. Где-то кому-то дал телефон, часто не зная, кому ты помог. Как быть с этими людьми?

ЮЕ: Тогда ещё надо было широко освещать это в прессе. Не говорить, что это боевик, а просто рассказывать. Вот мы сейчас показываем, я рассказываю всё, по телевидению, что человек подозревается в том, что он участвовал в той или иной степени в совершении преступления. То есть он подвозил. И мы говорим, что его вина в том, что кого-то убили, тоже большая, потому, что он привёз к месту преступления оружие, взрывчатку. Он знает, для чего это делается. Сейчас можно сказать, про дом, где террористы сидели, что не знал хозяин дома. Он явно знал. Можно сказать, что он посредник просто, пособник, не преступник. Почему, не преступник? Если бы он заранее сообщил органам, взрыва этого не было бы, и ребёнок остался бы жив. А если бы органы своевременно этого бы не узнали, что было бы? Поэтому, мы пытаемся показывать, рассказывать о том, что не надо пособничать: рано или поздно узнают. Через пять лет, через десять, но узнают. Срока давности этому нет. Если не по светскому закону, то по законам шариатским или ингушским всё равно спросят за кровь. В том числе и месть. С кровной местью тоже боремся...

С пособниками мы работаем такими профилактическими методами: участковый ходит к родственникам подозреваемых, потом главы администраций, общественники общаются. Постоянно даём понять. Плюс борьба с коррупцией очень сильно влияет. Если вчера одного арестовали, позавчера, сейчас аресты пошли тех, кто не хочет вернуть деньги, которые украл, обратно. Молодёжь это понимает: "Вот, власть настроена, чтобы деньги шли на республику, а не в карман отдельному человеку". Естественно тогда их легче на правильный путь поставить и тяжелее совратить, показать: "Видите, как чиновник живёт, а ваш отец нищий, вы нищие".

Вот, вчерашний теракт – это типичный случай безалаберности. Доложили, что разминировали, но... подошли и... И, главное, что это саперы, которые более тысячи разминирований делали. Обычно говорят, что разбивается опытный парашютист – так и здесь. Жалко ребят, жалко, что так получилось. А здесь дом, в Камаз-центре когда был взрыв...

Роман Баданин: Это там нашли какие-то большие ёмкости со взрывчаткой?

ЮЕ: Говорят, три смертника там. Официально, я думаю, будет...

РБ: Там говорят, против Вас был теракт то замыслен?

ЮЕ: Почему против меня? Там не только против меня. Три смертника, они планировали целый ряд действий.

ГШ: Удалось выяснить что-то, какое-то следствие идёт?

ЮЕ: Идёт, но пока ещё не раскрыто. Озвучивать пока нет смысла. Сам факт, что это произошло и что даже после того, как я обратился, люди обратились и все участковые, главы администраций ходили, просили жителей, говорили, что люди к нам пришли с умыслами нехорошими, "не прячьте у себя их" – нет, у себя прячут, держат, кормят. Почему, я не знаю. В итоге, трагедия. В том числе и, по информации, там его сын находился 14-ти лет. Тоже погиб.

А если бы это всё произошло? Если бы ещё эти 800 кг взорвались? С кого тогда спрашивать? А сегодня есть с кого спросить. Я сегодня собираю всех родственников в 15 часов. Хочу спросить: "Вы прятали?". Сейчас общий счёт получается порядка 17 млн. рублей. Я дал команду, им выплатили деньги. Не надо ждать год, два – людям сейчас нужны деньги, чтобы всё восстановить. А этих сейчас хочу спросить: "Кто мне эти деньги вернёт в бюджет республики и как поступить с тем, кто пустил... Какие-то меры должны быть вообще к этим людям. По закону – понятно, а по нашим обычаям, как так поступать? Как ты держишь у себя преступников, при этом находясь во власти?"

ГШ: Раз мы затронули эту тему, хочу спросить: в Дагестане президент объявлял, что несмотря на то, что федеральный закон не принят, будет выплачиваться компенсации тем кто пострадал - просто соседям – из личного фонда, или он лично будет патронировать.

ЮЕ: По закону, если мероприятия проведены... – хотя, человеку какая разница, терроризм, не терроризм, раз дом пострадал. Танк въехал, машина взорвалась или газовый баллон – его имущество пострадало, он должен получить возмещение. Не его вина в этом. Даже когда его вина, всё равно надо помочь. Он же неумышленно это сделал. Здесь схема такая. Сейчас там надо на месте побывать. Если просто расписывать эти идеи: если частично - дают 50 тыс., если полная потеря имущества – 100 тыс. рублей, то это ни во что не вписывается. Что можно купить сегодня на 50 тыс. рублей? Ворота покрасить, и больше ничего. Поэтому нам приходится искать. А у меня нет ни фонда своего, ничего. Был бы я олигархом, нашёл бы средства, свои личные.

ГШ: Здесь помощь СМИ может быть. Объявлять, что нужны средства.

ЮЕ: Мы же не можем постоянно попрошайничать. Один раз мы в СМИ скажем, второй раз. Это не дело тоже. Вчера фугас взорвался, машина там, это, это тоже. Люди сразу пойдут с жалобами. Опять в СМИ или кому-то обращаться за помощью, тоже... Всё это пересматривать было бы желательно. Если люди виноваты, то виноваты, если по вине обстоятельств произошло...

ГШ: Я знаю, что 5-го, по-моему, февраля 2009 года, Вы встречались с родственниками тех, кто был осуждён за участие или причастность к событиям 2004 года, и я знаю, что Вы также говорили о том, что Вы будете работать по тем делам, по которым вынесены необоснованно строгие или несправедливые приговоры. Речь про Цечоева и Даурбекова, называют имена Ибрагимова, Цахирова, Вышегурова и Дзангиева. Вот Цечоев, я знаю, болен туберкулёзом, а сейчас он в Пятигорске находится. Может быть, какие-то встречи проводились, будет оказана помощь лечению, будет отслеживаться их состояние? Вот с тех пор, с 5 февраля, комиссия работала вообще?

ЮЕ: Комиссия была. Мы навестили в Челябинске, Омске отдельных людей...

ГШ: В Омске? Цечоев как раз там.

ЮЕ: Да. Опросили. Сейчас его перевезли в Пятигорск. То, что пытаются правозащитники навязать, - что это его специально вкололи и заразили, так у нас процентов 30 где-то тех, кто в зоне отсидел, заражены туберкулёзом. Цечоев ничем ни лучше и не хуже других. Я нисколько не утверждаю, что его специально заразили. Он как обычный заключённый, к нему будет такое же внимание как ко всем. Мне без разницы преступник он или нет – если он уже получил наказание, сидит в тюрьме, я и правозащитникам своим объясняю, и родственникам, и правоохранительной системе... Как он живёт, какие у него проблемы? Помогайте его родственникам здесь, дома. У нас было три таких случая, когда с зоны обращались к нам, матери помочь, брата на работу устроить. Я, когда человек обращается, независимо от того, какое он преступление совершил, даю команду, держу на контроле, чтобы он сидя в тюрьме знал – каким бы он не был негодяем в прошлой жизни, права у него есть... Это раз. А во-вторых, он же выйдет когда-нибудь. У него должно быть понимание, что сидя в тюрьме к нему власть людей присылала. Хотя бы передачу привезли, хотя бы маленькая, но была.

Мы с начальником ФСИН ² России Юрием Калининым поговорили. Никаких проблем там нет. Он говорит: "Пожалуйста, ездите, я дам официальный мандат вашим людям". Вот они приезжают, навещают, спрашивают, помогают. Это же тоже помощь администрации лагерей – чтобы наши ингуши вели себя хорошо. Там же проблема, как и в армии: кто-то хорошо, кто-то плохо себя ведёт. Но, здесь плотная работа идёт.

Назначение

РБ: Юнус-Бек Баматгиреевич, Вас назначили, - точнее, внесли Вашу кандидатуру на пост президента, - уже несколько месяцев назад, но не так много было встреч с прессой, поэтому мы все интересуемся. Правда ли, что пост президента Ингушетии осенью 2008 года Вам предложили не в первый раз? Правда ли, что Вы, соответственно, отказались, и, если не секрет, почему это произошло? И что изменилось минувшей осенью, когда Вы это предложение приняли?

ЮЕ: Не предлагали. Мнение спрашивали.

РБ: Давно ли?

ЮЕ: Давно. Четыре года назад. В 2004-м году, 2005-м. Ежегодно спрашивали мнение: как я думаю, как я поступил бы? Я и тогда говорил и всегда подчёркивал, что не надо менять руководителей часто, - надо просто поддерживать его, помогать руководителю. В том числе и Зязикову. Потому, что без ресурса власти тяжело республикой такой управлять. Тем более, когда она дотационная почти на 100%. Сейчас, когда предлагали, я не скрываю - это было неожиданно. Вызвали, пригласили.

РБ: А если не секрет, кто? Г-н Нарышкин?

ЮЕ: Да. И это хорошо, что именно с этого началось. Не было вопросов торга, спекуляции, попыток навязать что-то: "Вот, я тебе помогаю...". Я считал, что это беседа, - как обычно, сказал своё мнение. Я искренне считал, и сейчас считаю, что руководить субъектом должны гражданские люди, политики... Я не говорю, что военный не справится. Военные должны... - заслужил отдых, - дайте ему всё как в царское время. Как там было? - усадьбу, крепостных. Пусть он отдыхает и лекции там читает. Я так считаю. Потому, что тот, кто на своей шкуре это не испытал, не побывал, военных людей не поймёт никогда. Если самый работоспособный гражданский человек, политик, работает с утра до вечера, то военный работает ещё и ночью плюс к этому. Он всегда перерабатывает и естественно, здоровье, нервы надо учитывать. Вот я и говорю искренне: "Я не вижу себя на этой должности, и считал бы, что бы там был какой-нибудь там экономист... Кто – я не знаю." Так, один, два, три раза. Но когда уже на уровень первых, вторых лиц вышли... В армии так уж не принято спорить... И воспитание у нас такое... Не то, что заставили, а соединили все разговоры и договорились.

РБ: Путин или Медведев это сделал?

ЮЕ: Я не скажу, что тот или другой. Беседа была и там, и там. Я думаю, что они оба решение принимали, имея доверие к Нарышкину. Я понимаю, что они опирались на его опыт. Никто больше ничего не знает. Мне потом показали, то, что принесли Нарышкину, весь этот материал. Я думаю, что он изучил всё и хорошо понимал. В том числе по мне. Первая беседа была у Медведева, вторая у Путина, потом опять у Медведева. Я думаю, что они принимали решение на основе вот этих бесед.

РБ: А конкуренты были, Вы не знаете?

ЮЕ: Не знаю. И не интересовался.

РБ: А какие задачи поставил президент, когда был с Вами решающий разговор?

ЮЕ: Стабилизировать обстановку. Потому, что они сложная и довольно такая неприятная. И именно сплотить общество... И как это сделать, как было подчёркнуто и президентом и председателем правительства, - именно о том Медведев ещё раз здесь повторил: доверие к власти. Побольше в народ, побольше с народом, побольше общаться с людьми.

Задача была только в этом. А остальное, - да, они, заверили, что "в остальном мы тебе поможем". Сейчас это подтверждается, помощь идёт.

РБ: Вы были одним из первых, кого при президенте Медведеве вносили в качестве глав регионов. Со стороны это выглядело, как начало новой кадровой политики, когда старый, непопулярный, и, причём, - чего греха таить, - одиозный руководитель региона меняется новым кадром. Причём не начальника поменяли на заместителя, а был найден новый человек. Потом, кстати, эта тенденция продолжилась: недавно Кузнецова со Строевым поменяли. Вы считаете, что новая кадровая политика есть, нужна ли она?

ЮЕ: Я считаю, здесь не то чтобы Медведев или Путин поменял это. Это стечение обстоятельств. Нет такой кадровой политики президента Путина или Медведева. Есть принципиальные позиции. По Ингушетии, или там по Строеву. Ну, Строев опытный... Но он уже старый, время всё равно подходит поменять его. Причём здесь кадровая политика? Опять есть тот же регион, где поменяли Евкурова на кого-то или Зязикова на Евкурова. Так сложилось. Вы же сам говорили, что надо было раньше это делать, да? Это же не от того, что Медведев принял решение. А я думаю, что совместно принято решение. Не от того, что новая команда должна быть. Я уверен, что команда Медведев–Путин она есть и она существует. Если её не будет, то будет очень плачевно. Дай бог, что она есть. И ничего там не меняется...

РБ: Просто Зязиков считался креатурой силовиков.

ЮЕ: Давайте опустимся ниже. Вот Вы являетесь каким-то начальником у себя в структуре?

РБ: Да.

ЮЕ: Есть там Ваша креатура, к примеру, даже родственник. Если Вы видите, что не получается у него, Вы что его не поменяете ради дела? Вы же не будете смотреть, что это ваша креатура?

РБ: Но Зязикова поменяли, когда Путин ушёл.

ГШ: Да-нет, очень долго не меняли некоторых президентов. Мы помним в Карачаево-Черкесии невероятное противостояние общества с властью и мы видели, что не меняли президента Батдыева очень долго. Мы помним, что в Северной Осетии Дзасохова, который был руководителем республики до и вовремя захвата заложников в Беслане, долго не меняли. И здесь, в Ингушетии – это было неожиданностью. Федеральный центр прислушался к людям, которые протестовали. К протестам не часто прислушиваются, скажем так. Ваша политика, то, что Вы говорите про доверие и необходимость работать с людьми, - это, в общем, я скажу, редкость для 86 регионов России. Довольно сложно привести аналог такой открытости. Поэтому, действительно, ваша политика выглядит, как особая. И взаимоотношения Ваши, извините, тоже выглядят как особые.

ЮЕ: Вы вопрос задали, я отвечаю. Я не связываю это с чем-то там, с кадровой политикой. Просто считаю, что это плановые или по обстановке замены, но ни в коей мере, не какое-то там расхождение взглядов президента с премьером правительства или ещё что-то. Это стечение обстоятельств.

РБ: По Вашему ощущению, президент Вам доверяет?

ЮЕ: Как же иначе?

Социально-экономическое положение Ингушетии

РБ: Следующий вопрос, как раз про помощь: когда Дмитрий Медведев когда был в Ингушетии, шла речь о выделении вот этой помощи республике финансовой.

ГШ: 29 млрд. рублей.

РБ: Да. Она серьёзно превосходит текущий бюджет республики. В каком сейчас состоянии её перечисление?

ЮЕ: Нет пока перечислений. У нас пока этап утверждения самой программы.

ГШ: Стратегии?

ЮЕ: Да. Именно по этим 29 млрд. Эта задача стоит где-то, ориентировочно, до 1 июля 2009 года.

ГШ: Она будет опубликована, или это будет внутренний документ?

ЮЕ: Это будет опубликовано, рассказано. Сейчас у меня под рукой нет – я бы вам показал. В чём ещё смысл стабилизации обстановки – мы всё показываем. То есть село, тем более, что это будет муниципальное образование, – они должны знать, сколько денег на село, на район выделяется. Потом, мы сейчас делаем большую карту, черновики приносили, я утвердил – в течение недели будет готово. Журналы, карты... Будет опубликовано и расписано когда, что. В том числе по ФЦП ³ вот этой, в том числе по программе "Юг России", и другим, в том числе инвестиционные и коммерческие объекты за счёт бюджета – это всё будет расписано до 2015-го года: когда, что, в каком селе, районе будет строиться. Чтоб люди знали, что садик, как бы они не просили, раньше чем, через 15-ть лет у них не появится, по приоритетам. Чтобы люди могли ориентироваться: "Здесь садика у вас до 2015-го года не будет, дальше уже посмотрим. Но, у вас будет школа, или минипекарня, или ещё что-то".

РБ: Смотрите, вот эти 29 млрд. руб. обещали ещё до начала девальвации плавной. Если они обещаны в рублях, часть их уже съело падение курса рубля. Увиливать вот от этого запроса возможно?

ЮЕ: Мы проговаривали этот вопрос. С учётом курса доллара. Мы и с Алексеем Кудриным говорили, и с экспертами обсуждали этот вопрос. Естественно, это возможно. Мы же объекты программные закладываем не под количество денег, которые завтра будут в два раза меньше с учётом инфляции.

РБ: А какое увеличение Вы допускаете? На сколько может увеличиться эта сумма?

ЮЕ: Я думаю, что если кризис пройдёт в течение года, не этого, а следующего, 2010-го, с учётом, что мы всё равно будем осваивать стоимость заводов – они будут где-то на 50% увеличены, эти деньги. И сама инфляция, я думаю, где-то так и будет.

ГШ: В этой программе, которую Вы до июля представите, там есть пункт развития промышленного производства, о чем здесь идёт речь?

ЮЕ: Там всё идёт. Там не только промпроизводство. Вообще социально-экономический блок. Если промышленное производство мы там пробиваем, мы строим порядка 28 или 29 объектов промышленного назначения, порядка 9 объектов министерства здравоохранения, где-то 11 минобразования, там же дороги, свет, газ. В принципе, постарались охватить всё. Сейчас у нас структурные подразделения, министерства, министерство здравоохранения... Они ездят сейчас, процесс идёт защиты каждого структурного подразделения в Москве. Нам предлагают хорошие идеи, по-доброму советуют. То есть там, где мы предлагаем один объект, они нам новую инновацию предлагают, говорят: "Зачем вам один, давайте здесь полтора сделайте или два...". Хорошие идеи и мысли.

РБ: Ну, мы мимо кризиса пройти не можем. Есть общий вопрос: "Дошёл ли кризис до Ингушетии?". Но и также много частных. Например, первый: существуют ли сейчас частные инвестиции в республику? Допустим, ингушских бизнесменов живущих не в республике, а в Москве, за границей?

ГШ: Он проявляется в росте безработицы?

ЮЕ: По кризису. Я как-то говорил – радуюсь тому, что у нас нет тяжёлой промышленности. Конечно, это огорчает, но в данной ситуации нам плюс. Плюс, в плане того, что мы не ощущаем кризиса. Первое ощущение – это повальное сокращение рабочих мест. Я слушаю сейчас коллег из других регионов – там проблемы очень большие. Вроде завод работал, а тут раз и встал. Как его вытянуть и какие средства туда вложить? Мы этого не почувствовали. Тем более, мы жёсткое указание отдали всем, что сейчас существует, кроме как нефтегазпрома, рабочие места не сокращать. И в принципе, сокращений у нас нет.

ГШ: И Вы как раз, в своём выступлении на съезде, говорили о том, что Вы будете развивать промышленные объекты, Вы их называли, говорили, что благодаря им с 57% до 35% упадёт безработица.

ЮЕ: Если мы сейчас программу развития до 2015 года доделаем – то у нас получается 30-35% безработица. Для Ингушетии было бы нормально, по-моему. Мы же учитываем безработицу в плане того, что люди официально не работают. Они же всё 57% дома не сидят. Они в сезоны работают, у них торговые точки, челночные дела. То есть всё равно - люди работают. Если сейчас даже открыть завод или фабрику - он как ездил в Нальчик за курами, так и будет ездить – этот бизнес не бросит. Но он считается официально безработным как бы. Я только сегодня подписал пять заявлений людей, которые просят по 300 тысяч под индивидуальное предпринимательство. Я таким людям сразу подписываю. Не оставим без внимания их. Мы хотим и эту черту безработицы снизить.

А инвестиций со стороны пока нет. Пока на уровне слов. Человек приходит ко мне, меня убеждает, что он за свой счёт хочет открыть завод или фабрику: "Я готов вот это, вот это, всё сделать, вам только надо сети подвести". Я: "Хорошо". Расписываюсь. Председатель правительства проработал, посмотрел... Уходит. Через два дня председатель правительства докладывает: "Он просит деньги". "Какие деньги?". "Чтобы построить". Опять вызываешь его: "Ты же мне говорил вот так?". "Нет, ну, нам же деньги выделяют, столько то миллиардов". Я говорю: "Ну, слушай, за деньги я своего родственника поставлю, пусть он построит, зачем ты мне нужен? Ты за свои деньги построй. Я землю дам, взятки у тебя брать не буду, отката брать не буду". Таких нет. Причина больше в том, что они просто пока не уверены какая будет обстановка.

ГШ: Вы говорили на встрече с президентом о четырёх насущных проблемах, говорили о них и на съезде. Это то, что входит в программу, старую ⁴ или в обновленную стратегию?

ЮЕ: Да, вода, свет... Они входят частично в программу. И мы сейчас, не дожидаясь этой стратегии, вынуждены работать. Сбор налогов под это дело запускаем. Порядка 800 млн надо сейчас обязательно под воду. Я хочу в этом году с водой вопрос закрыть. Порядка 40% болезней из-за воды. Вода очень некачественная. Без газа, без света люди ещё потерпят.

ГШ: В каких-то местах и нет воды, с перебоями поступает она много где. То есть, этот вопрос будет решаться независимо от новой стратегии, которая будет приниматься в июне, уже сейчас идёт работа?

ЮЕ: Да.

ГШ: Что-то конкретное, установлены сроки, стратегия презентована в Москве или как?

ЮЕ: Мы её уже частично приняли. Разработали, она уже есть, стратегия развития.

В усечённом варианте – "Стратегия социально-экономического развития Республики Ингушетия до 2020 года". Мы её защитили в Москве во всех направлениях работы. Надо отдать должное – это было заложено ещё при Зязикове. Они её заказывали. Я только сейчас её отдал - уже саму стратегию. Уже три или четыре бывших чиновников – председатель правительства республики, мои друзья экономисты, - они свою оценку дают: "Довольно хорошая стратегия, но при этом есть такие и такие-то недостатки". То есть нам её не перед кем защищать не надо, она уже защищена, он уже есть, стратегия развития. Вопрос, как её претворить в жизнь? Он же разработана без учёта кризиса.

РБ: Вы допускаете, что центр может сказать наоборот: "У нас сейчас кризис, нам не до этого, у нас и так много проектов сечётся"?

ЮЕ: Я вполне допускаю, и допускаю, что это будет обоснованно сказано Центром. Потому, что если нам не дадут 29 млрд, мы вытянем, а вот если уральскую промышленность не вытянуть, то она провалится. Я понимаю, какое будет экономическое положение для всей страны.

РБ: А такой вопрос сейчас обсуждается в каком-либо виде?

ЮЕ: Нет.

РБ: Пока, нет...

ЮЕ: Нет. И я надеюсь, что слова "пока" там не будет...

РБ: В Москве и так далее, очень много бизнесменов ингушского происхождения. Вы к ним обратиться не хотите? Собрать их может, поговорить?

ЮЕ: Я собирал. С администрацией президента я это проговаривал. Мы планируем их представить и председателю правительства и президенту.

РБ: А можете назвать их фамилии?

ЮЕ: Паланкоев, Келигов, Парагульгов, Яндиев, - ну, много, там их человек 30 мы собрали.

РБ: Давайте я Вам одно имя назову – Михаил Гуцериев?

ЮЕ: Нет. Во-первых, он не в Москве. А во-вторых, если он не в Москве, как я могу с ним общаться? Я приглашал его братьев, когда мы на встрече были. Но они находились в отъезде, заняты.

Опять же, - если только деньги не ворованные и человек не находится в международном или федеральном розыске. Если законно – то пускай. Если незаконно, то я культурно попрошу: "Не надо мне это". Зачем? Нет, много схем есть, как это делать. Пускай думают, если хотят помочь. Это раз. А во-вторых, я так скажу, если хочет ингуш или еврей, или русский помочь – не обязательно ждать, когда я приду и попрошу. Они не мне строят.

Практически, да, вот, нет у нас драмтеатра. Проблема. Нет молодёжного центра. Проблема.

ГШ: Молодёжного парламента, о котором вы говорили несколько раз.

ЮЕ: Нет, для молодёжного парламента найдём. Нет Дома печати. Нет хорошего спорткомплекса. Проблема? Так чего ждать, пока я попрошу помощи? Приди и скажи: "Мне нужно столько-то гектаров земли, я хочу построить здесь то-то, то-то, то-то". Я ему даю землю. Он только платит налог. Строит. Называет всё это именем своей матери или отца. Объект на территории Ингушетии. Пусть он работает. Его личный объект. Я об этом совершенно не беспокоюсь.

ГШ: А вот в связи с этими объектами. Одно из первых Ваших громких заявлений было связано с тем, как Вы по-своему увидели борьбу с коррупцией. Вы рассказывали и Людмиле Алексеевой ⁵, что можете посетить конкретного чиновника, посмотреть, как он живёт. Потому, что многие объекты, про «сдачу» которых рапортовали власти - отсутствуют на самом деле. Мы знаем, что в Москве, наверное, для Вас это составляет значительную проблему, потому, что на бумаге объект есть, а Вам приходится говорить: "Знаете, этих объектов нет".

ЮЕ: Ну, Москву я убедил, это раз. Во-вторых, очень у многих я тоже был. А то, что я был и ничего не меняется, – они всегда находят, что сказать по этому поводу. В третьих, вот конкретный пример: когда мы посещали один из объектов, узнали, что там котлован выкопан, деньги потрачены и плюс ещё человека, дом которого на месте объекта раньше стоял, бедолагу обманули, с четырьмя детьми. Ему сказали: "ты территорию своего дома нам отдай под школу, а мы тебе заплатим 1 млн 200 тысяч", тогда было столько. Его полтора года промурыжили, пока я к власти не пришёл.

Когда я туда приехал, этот парень там стоит, говорит "Вон в той хижине живу, полтора года не могу добиться денег". Я спрашиваю и министра финансов, и министра строительства: "В чём проблема, если вы обещали?". "Да, мы обещали". "Почему же, вы не даёте деньги?". Потом выясняется, что эти деньги, даже эти 1 млн 200 тысяч, они просто прикарманили... Когда мы идём к дому этого парня, заходим, а там три на шесть из фанеры сбитый, газ проведён, четверо детей, жена молодая. Этот парень мастер спорта, боксёр, тренер. Он говорит: "Если бы не жена, дети, я бы давно уже автомат взял и пристрелил бы их всех". Что ему сказать? Я тогда сказал министру строительства ⁶: "Если Вы сейчас с семьёй сегодня переедете сюда жить, а свой дом отдадите этому парню с семьёй, я вас оставляю министром, будете моим другом всю жизнь". Он при всех сказал: "Всё понял. Хорошо". Но, этого не сделал. Ушёл в отставку. Но, сейчас всё равно будет уголовное дело.

РБ: Есть мнение, что из-за кризиса влияние Москвы в кавказских регионах упадёт. В первую очередь, подавляющее большинство регионов дотационное, уровень дотаций может снизиться. Во-вторых, социальные причины: безработицы и так много, она может вырасти, увеличится социальный протест. Вы верите в такой прогноз?

ЮЕ: Я не верю, что упадёт доверие и влияние центра на Кавказ или на другие регионы России. Мы - на дотации. Центр всегда найдёт, пусть не такую сумму, которую выделял, когда даже будет очень всё тяжело. И регион поймёт, люди поймут, что сегодня надо жить так, какую возможность имеем.

Наоборот, я думаю, что в дотационных республиках кризис народу даст понят, что мы должны сами производить. Это приучит людей к самостоятельному труду, от которого многие отвыкли. Я не стесняюсь этого – в Ингушетии сейчас многие отучились от огорода, от работы. Также как в других дотационных регионах. Они ждут, когда придут деньги, сверху кто-то даст. Я думаю, что это иногда на пользу было бы. Я думаю, что не оттолкнёт, а наоборот, более объединит это направление. Сложнее регионам, где тяжёлая промышленность, где провально. Там, конечно, я просто представляю, насколько тяжело Центру сейчас в этом вопросе. А по нам, я не думаю.

РБ: А протестное движение не вырастет?

ЮЕ: Не вырастет совершенно. Почему оно должно вырасти?

Новая кадровая политика

РБ: Чуть-чуть про внутреннюю политику: многие люди, которых считали, называли оппозиционерами при Зязикове, теперь в Вашей команде, или, по крайней мере, Вы с ними советуетесь, консультируетесь и так далее. Это продолжится?

ЮЕ: Во-первых, я их не считаю оппозицией, как таковой. Во-вторых у них нет никаких идей уйти от России в Америку, или ещё каких-то бредовых, хотя, они их выдвигали определённое время. А в третьих, они образованные, нормальные ребята, с головой дружат, поэтому никаких расхождений у нас нет. Есть свои амбиции, независимо от того, кто у власти. Я это тоже знаю, чувствую, прекрасно понимаю, чтобы они мне не говорили. Я с ними общаюсь, советуюсь. Не только с ними, а я раз в месяц собираю руководителей всех неправительственных организаций. С ними общаюсь, советуюсь. Провожу мониторинг, разбираюсь. Хотя, можно без них, но я понимаю, что с ними надо общаться, работать. Потому, что у них тоже тяжёлый пласт работы. Они общаются с людьми, больше знают проблемы народа.

Если я почувствую, что кто-то хочет играть на этом, - такое тоже бывает, - тут я, конечно, всё пресекаю. У меня есть советник, Муса Плиев, я сегодня буду с ним общаться, после этого совещания, - он заявил официально, что прокурор должен уйти и всё остальное. А я ему сегодня объясню: "если ты хочешь так заявлять, то ты лучше уйди, потому, что ты можешь так заявлять не как официальный советник президента, а находясь за забором. Являясь же моим официальными советником, не имеешь права. Всё, что ты говоришь – это моё мнение"... Не ругать его, а объяснить, - или работаешь со мной, или работаешь в другом месте. В этом тоже я не стесняюсь.

РБ: Правду ли говорят, что Руслан Аушев может стать Вашим представителем в Совете Федерации?

ЮЕ: Нет, неправду.

РБ: И менять сенатора ⁷ не входит в планы?

ЮЕ: Я, опять же, не скрываю, - я человек прямой. Я сенатору сказал, при всём народе, что сенатор, который не согласен с моим мнением, не может быть моим представителем в Совете Федерации. И я считаю, что это правильно. Я ему это дал понять.

РБ: Можно - не для записи - сказать, какие кандидатуры рассматриваются?

ЮЕ: Честно говорю – никаких, пока. Я думаю, что в течение месяца я решу этот вопрос.

РБ: В центре согласны на замену?

ЮЕ: Я думаю, что центр не будет против этих вещей. При том, я сказал народу на съезде, – это мой авторитет.

РБ: Аушев чем-то Вам помогает? Советами, или Вы к нему обращаетесь, или он сам предлагает себя?

ЮЕ: Аушев не вредит - уже помощь. Когда мне надо, я не стесняюсь и к нему обращаюсь и мы с ним уже два раза встречались после моего назначения. Я его приглашал на съезд и на другие мероприятия. Там, где мне нужен был совет, он мне давал хороший, тем более, у него большой опыт.

ГШ: Он о Вас высоко отзывался. Вы воспринимаете его в качестве советника, помощника?

ЮЕ: Да. При этом, я скажу, что я, совершенно не стесняясь, обращался к Зязикову Мурату. Я, наоборот, хочу, чтобы и Аушев, и Зязиков, и Евкуров общались, сидели вместе, чтобы народ видел. Чтобы мы общались с народом и говорили: "Нам надо вот это, нам надо вот это". Как бы мы друг к другу не относились, я считаю, что так должно быть.

РБ: Но они оба не живут здесь.

ЮЕ: Я вообще говорю, что так должно быть.

РБ: Но, Зязиков же здесь не живёт.

ЮЕ: Почему? Приезжает, уезжает...

ГШ: Омбудсмена, - уполномоченного по правам человека, - тоже думаете назначить какого-то более деятельного? Есть идеи на этот счёт?

ЮЕ: Того, кто сейчас есть ⁸, мы поменяем. Я уже предложил. Я считаю, что он уже изжил себя, как правозащитник.

ГШ: Незаметен достаточно он. Что особенно странно при той ситуации, которая сложилась в республике.

ЮЕ: Не то, что незаметен, – вообще не виден. Я здесь не стесняюсь, я ему это говорил. Парламенту предложил его заменить. Тем более, на все вопросы, которые я поставил перед ним, нет ответа, и даже когда я ему поручал куда-то съездить, в Нальчик взял его, проверить как наши там живут, и его функция с правами человека там – это не моя работа, я в этом не понимаю. Естественно (он сейчас в отпуске), я предложил его поменять.

ГШ: А новый кандидат не из известных каких-то правозащитников?

ЮЕ: Я сказал всем найти мне кандидатуры. Чтобы я их посмотрел, помониторил и принял. Мне не нужен политик, который делает себе имидж. Мне нужен чернорабочий, который с палкой пойдёт и в село, и в город, и в Читу поедет, и на Сахалин, и права - не ингуша, а жителя Ингушетии, - везде будет понимать.

ГШ: А Магомед Муцольгов - политик?

ЮЕ: Мне кажется, что он правозащитник больше. Но, у него опять же свои взгляды на...

ГШ: Да. По Пригородному району у него такой взгляд, не чёткий.

ЮЕ: Я ему говорил уже про это. При всём том, что он - золотая голова в плане анализа и принятия каких-то решений, - при этом, я ему говорил, что он не реалист. Я сегодня смотрю на Пригородный район с реальной точки зрения: что можно сделать, что досягаемо.

ГШ: Прерогатива федерального центра. Вы говорили про специальную программу Минрегионразвития, которую Вы хотели бы, чтобы это министерство патронировало. Какие-то есть шаги в этом направлении?

ЮЕ: Есть. Правительство Северной Осетии работает плотно, потому, что не этично мне говорить про эту программу. Я её предложил, - не то, что я один – это мы вместе с президентом РСО-Алания Таймуразом Мамсуровым обсудили и пришли к выводу, что надо принять программу, и хотя бы в Пригородном районе создать условия, тогда будет нормально. Она уже защищается и я думаю, что её тоже...

ГШ: Защищается?

ЮЕ: Да. Не в плане защищается от кого-то, а в плане - прорабатывается. Там уже ездили из правительства РСО-Алании и приезжали представители Минрегионразвития в Осетию, - процесс идёт.

Преступность и силовики

ГШ: Вы коснулись темы похищений. Вот, резонансное похищение Мусы Даурбекова. Есть очень много оснований думать, что это какие-то правоохранительные органы организовали.

ЮЕ: Не понимаю, почему - резонансное похищение?

ГШ: Давно не было похищений. В 2008 году они сменились на убийства, мы отслеживаем эту печальную динамику.

ЮЕ: Дело в том, что, вот, сейчас похитили бывшего главу администрации Албогачиева. Правоохранительные органы работают. Очень плотно. И Даурбеков, и Албогачиев, и ещё одна женщина, которая была расстреляна, и три человека, к которым вооружённые люди входили в дом, деньги забрали – они все проходили через определённый банк, дававший им кредиты. Мы здесь отслеживаем чисто криминальные истории. Тем более, Даурбеков в этот день должен был в Россельхозбанке получить большой кредит. Просто, есть, как мы говорим, правозащитники, которые на фоне каждого такого случая пытаются выделиться. Придёт когда-то время, когда всё стабилизируется. И тогда уже похищение курицы из курятника будет вызывать политический резонанс. Я уверен, что это чисто уголовные преступления.

РБ: Вы верите, что кровную месть Вам удастся остановить при помощи тех мероприятий, которые Вы уже сделали? Встреча была... И я прямо спрошу: у Зязикова и Медова есть кровники?

ЮЕ: Двадцать три случая кровной мести остановлены. Их участники всё простили. Один случай длился 70 лет, - с 30-х годов, с 40-х годов.

ГШ: А современные есть, убийства, совершенные сейчас, в последние годы?

ЮЕ: Да, да, есть. Я не хочу зацикливаться на Медове и Зязикове, или Евлоеве.

РБ: Просто, это резонансные...

ЮЕ: Я вам скажу, что чем более тяжкий след кровной мести или убийства, как сейчас, идёт, тем, правоверным, - это и в христианстве также, - прощение больше благодарится Богом. Поэтому, я всегда всех призываю: "Случилось, да...". И когда мне говорят – невинный, я всегда говорю: "Без причины, Бог ничего не творит, не делает. Ничего не бывает в жизни без причины". И пытаться сегодня говорить, что был такой хороший человек, и его убили – я в это никогда не верю. Поэтому, здесь прощение когда-нибудь вознаграждение даст своё. К этому я всегда призываю, и сейчас призываю всех. А как будет по этому делу... Оно слишком имеет политический резонанс, и я думаю, что там от отца Евлоева ничего не зависит.

РБ: Ну, там может быть есть и другие кровники? Нет?

ЮЕ: Нет. Там нет других кровников. Там есть отец, который должен сказать "прощаю" или "не прощаю".

РБ: Прикомандированных силовиков из Ингушетии начали выводить? Существовала такая проблема, так или иначе.

ЮЕ: В смысле?

ГШ: Прикомандированные сотрудники ФСБ из других регионов имеются в виду. Существует мнение, что они, скорее, во многих смыслах вредят внутренней ситуации в Ингушетии.

ЮЕ: Не скажу, не скажу. Просто необходимо брать на контроль. Я являюсь руководителем субъекта федерации, и все оперативно подчинены мне. Я, как военный, это понимаю, и после одного-двух-трёх совещаний военные это тоже все понимают, в том числе прикомандированные. Не только прикомандированные, но и те, которые транзитом пытаются через республику проезжать.

РБ: Вы Чечню имеете в виду?

ЮЕ: Чечню или Осетию. Оттуда-сюда. И войскам я всем говорю: "Прежде чем выехать, подайте заявку, вызовите ГИБДД, сопровождение, технику не гоняйте просто так". Потому, что молодые пацаны за рулём и всякое может случиться.

ГШ: Бывали случаи конкретные.

ЮЕ: Бывали случаи, да. Второе: любые спецмероприятия по согласованию и по закону. Прокурор говорит: "По закону", – да. Всё, ничего тут незаконного нет. Отрабатывайте, проводите, спрашивайте. То, что сейчас пытаются сказать, якобы не предложили сдаться, – всё тоже сказки. В Малгобекском районе четверым предложили, один вышел – сдался. Сейчас сидит живой, а трое уничтожены. Без прикомандированных мы с задачей не справимся. Потому, что штат МВД Ингушетии не соответствует численности населения.

ГШ: Не идут служит в милицию или дело не в этом?

ЮЕ: Не дали больше штата. Мы можем его пополнять за счёт федерального бюджета, в местном бюджете денег не хватит. И так вот 200 человек набираем сейчас дополнительно - у меня средств нет на них. А за счёт федерального бюджета – МВД России пока навстречу не идёт. Мы подали предложение и Путину по этому поводу. Я думаю, Путин навстречу пойдёт.

РБ: Вы же с президентом и с премьер-министром РФ обсуждали, какой у Вас порядок отчётности? Какие результаты, и в какие сроки Вы должны представить?

ЮЕ: Они меня заслушали сейчас, я им доложил...

РБ: Вы имеете в виду встречу, когда Медведев сюда приезжал, и потом Вы ездили в Москву?

ЮЕ: Да. Я доложил проблемы и как я вижу их решение. В том числе и по Пригородному району, и по незаконным вооружённым формированиям. В том числе, нет секрета, я подал предложение амнистировать всех членов НВФ.

ГШ: Как в Чечне было?

ЮЕ: Да.

РБ: А какие временные рамки примерно?

ЮЕ: Я не знаю, я подал предложение, посмотрим. Срок амнистии какой?

РБ: Нет, с какого момента она исчисляется?

ЮЕ: Сейчас, когда они там примут решение, прорабатывается.

РБ: А встречная реакция? Они "за"?

ЮЕ: Она положительная. Потому, что я обосновал. Даже если ни один из боевиков не сдастся, в любом случае плюс есть, потому, что мы идём навстречу. А если сдадутся, то мы будем, как политических осуждённых, не с оружием в руках выставлять за себя уже и совершать преступления, уже законно, якобы, а наоборот – вот он живёт, я обеспечу ему работу, он будет вечером приходить к участковому, отмечаться. Как что-то случается – он сразу первый на проверку попадает, алиби представляет. Выезд из села в соседнее село – только с разрешения. Введём такой жёсткий режим. Пусть живёт у себя дома. По крайней мере, будет живой, и мы будем знать, что он преступления не совершает. А если не сдадутся – и перед общественностью и перед международными организациями – сделали всё, что могли. Что мы ещё должны сделать?

ГШ: Но, социализация предусмотрена? Рабочие места, возможность адаптироваться в обществе

ЮЕ: Без этого нельзя.

ГШ: Потому, что в Чечне этого не было. Им предложили взять в руки автоматы и встать на другую сторону.

ЮЕ: Это я категорически исключаю. Мы, как советников, их может привлекать, как каких-то проводников идей. Потому, что у них опыт на той стороне есть. Это будут правоохранительные органы привлекать.

РБ: Вы военный. Всю жизнь служили, причём в элитных частях. В командовании, в разведке. Вам как регион показался, когда Вы в него приехали? В тот момент, Вы были ещё командиром, фактически. Какие эмоции, как у военного командира он вызвал?

ЮЕ: Коротко – бардак. А с учётом того, что посмотрев всё это, и понимая, что это уже гражданское общество, здесь порядка быть, по сути, не может, как в армии. Опять же, я не просто с луны свалился, а понимал обстановку, – и в отпуске побывал, и так. Конечно, есть много работы. Есть много направлений работы, которые удивляли. Те вещи, которые я не мог даже подумать, что такое может быть.

ГШ: А как военный, как Вы оцениваете положение дел? Мы видим, что стабильности, к сожалению, нет – взрывы, убийства происходят постоянно. Здесь правильно ведется работа, стратегия выбрана верная? Именно с военной точки зрения?

ЮЕ: Я думаю, что работа именно по спецмероприятиям, проводимым профилактическим мероприятиям ведётся правильно, довольно профессионально. Особенно спецмероприятия. В том числе, последний случай с этими террористами-смертниками показал.

РБ: А это проводили местные спецслужбы? Или из Москвы приезжали?

ЮЕ: Наши, местные. И когда чётко, адресно, вот, такую работу провели, выявили – я считаю, что профессионализм дорогого стоит.

Но, сама профилактика очень слабая. Мы сейчас проводим комплекс мероприятий. Да, оно сейчас не снижается, а наоборот даже растёт. Здесь мы тоже понимаем, с точки зрения аналитики, что оно может и дальше ещё больше стать. Потом, я же анализ делаю всех убийств, которые происходят. Многие убийства связаны не с боевиками из леса, а с коррупционными делами – закрыть свои вопросы, и чистым рэкетом, в том числе. Здесь работа идёт. Тем не менее, работа эта на довольно профессиональном уровне проводится.

ГШ: Ведется ли работа по проблеме Джейрахского района? Он ведь на статусе особом, проехать туда без специального разрешения затруднительно.

ЮЕ: Давайте не сглазим Джейрахский район. Благо там пограничники и КПП, особая зона, порядок, и, вроде, нормально. Я вчера приглашал всех историков, руководителя заповедника, мы там определились по бюджету, по памятникам, по туристическим маршрутам. И сейчас хотим возрождать туризм.

ГШ: Будет туда допуск?

ЮЕ: А никогда не запрещалось. Туристам даже лучше, если там пограничники стоят, под охраной. И зона нормальная, хорошая.

ГШ: Там древние объекты одно время находились под угрозой...

ЮЕ: Мы сейчас будем это всё реставрировать, восстанавливать. Хотим им паспорта делать и вносить их, как бы, в федеральные объекты, чтоб экскурсии там можно было проводить, и в списки ЮНЕСКО вносить.

ГШ: Вы оцениваете ситуацию таким образом, что большинство тех людей, которые сейчас с оружием в руках, - это не люди, которые где-то в горах и лесах, а это люди, которые так или иначе живут в населённых пунктах?

ЮЕ: Большинство, да.

ГШ: Вы как-то говорили, что невозможно посчитать самих боевиков, что гораздо больше их сторонников. Счет сторонников, вы их называли пособниками, идет на тысячи.

ЮЕ: Как можно назвать сторонником или не сторонником? Если дома есть один бандит, то вся семья - это пособники. Так или иначе же помогают ему. Нельзя же говорить кто менее, кто более пособник. Это есть и здесь мы ничего не скрываем. Тысяча, две тысячи пособников – это цифры тоже нереальные. Их нельзя посчитать. Нельзя сказать – 1347 человек. Так не бывает. А, практически, - много.

Но, сейчас, - с учётом того, что мы проводим различные мероприятия, в том числе и по коррупции и по отношению к людям и вообще, мы сейчас делаем анализ, ежемесячно, 10-го числа отвечаем на вопросы в прямом эфире, - мы даём понять: пишите, говорите, делайте как вы считаете нужным – ничего страшного в этом нет, никто вам рот не затыкает. Семья боевика – значит, семье боевика поможем. Семья милиционера – значит, семье милиционера поможем. Проводим мероприятия. Я думаю, что это даст большой импульс к тому, чтобы пособников стало меньше.

Территориальные вопросы

ГШ: Вы, довольно точно описывали проблему, которая связана с возвращением ингушей в Пригородный район. И когда Вы говорили про проблему возвращения, мы знаем, что это связано, - при том, что вы ведете диалог с властями Северной Осетии, - с тем, как организована бюрократия в Пригородном районе, с теми препонами, которые там чинятся. Там очереди, часы работы очень чиновников непродолжительны. Поэтому, людям сложно возвращаться. Вот эта программа подразумевает какое-то изменение работы чиновников, которые непосредственно отвечают за выполнение решений? Решений на основании которых были отведены 1993-94 года на возвращение беженцев. В Нальчике было совещание 7 декабря, где был Аушев, Ельцин там утвердил: "осуществить с 1993 до весны 1994 возвращение". Но не осуществили до сих пор.

ЮЕ: Я руководству страны говорил и сейчас это утверждаю – вся проблема в том, чтобы чётко сформулировать задачу и добиться её выполнения. На чём мы сегодня настаиваем и предлагаем.

Очереди, препоны которые в Пригородном районе – ничто, по сравнению с препонами, которые ставятся здесь, в Ингушетии, на любом направлении. Поэтому, здесь я тоже кривить душой не собираюсь. Легче сегодня нашего больного ингуша отвезти в больницу во Владикавказ лечить, чем здесь, - что мы сейчас меняем. Легче получить там какую-то справку, чем здесь (было, по крайней мере). Сейчас мы это всё исправляем.

Здесь специально создавали эти препоны своим же жителям. Те 13 тысяч человек, кто живут сейчас в Пригородном районе РСО-Алании, они, с учётом этой обстановки, себя там чувствуют намного вольготнее. А то, что есть рядовые случаи... Я вам расскажу, что за 2008 год в Пригородном районе не было ни одного преступления на межнациональной почве зарегистрировано. Не было ни одного похищения. Тоже очень хорошо. Это надо приветствовать. Про это надо говорить, а не твердить постоянно, что осетины ущемляют. Ничего там нет. Есть вещи, где надо подправить, посмотреть. И мы с этим сейчас боремся и работаем.

ГШ: Программа, когда будет, как Вы думаете? В этом году?

ЮЕ: Конечно, в этом году.

ГШ: В первой половине?

ЮЕ: Да.

РБ: Объединение с Чечнёй возможно?

ЮЕ: Нет.

ГШ: И вопрос о возвращении районов тоже не стоит. То есть, как сейчас есть в Ингушетии, так и будет?

ЮЕ: Не стоит.

ГШ: И тоже самое с Пригородным районом? Определены местного самоуправления границы, внутримуниципальные?

ЮЕ: Тоже не стоит. В рамках существующих.

ГШ: Вы ожидаете оздоровления общества в результате принятого закона Об установлении границ муниципальных образований? Когда был принят закон, который сейчас определит границы, в обществе обсуждалась информация, что целый ряд депутатов Парламента был против, не голосовал, - сейчас даже может быть будут какие-то изменения в региональной "Единой России". То есть, ведется подковёрная борьба вокруг этого закона и многие на него отреагировали совсем негативно. А с другой стороны, то, что Вы говорите, очень чётко и понятно – что будет оздоровление, и коррупционные барьеры будут сниматься. Но вот, с одной стороны, Вы говорите, что федеральный центр решает вопрос границ, вопрос Пригородного района, а с другой стороны, Вы видите, что здесь, на этом месте, ведется очень острая дискуссия. Вот и Муцольгов вышел из комиссии, что было неожиданно, честно говоря. Как-то этот вопрос влияет на общество? Как?

ЮЕ: Во-первых, съезд прошёл и 498 делегатов съезда без 17-ти, которые были против, проголосовали за закон. Поэтому, мне, что Муцольгов, что депутаты, - совершенно как бы... Тем более, именно этот съезд... Вы наверное смотрели, кто там на трибуне выступал? Никого мы не прятали, персон "нон грата" не было. Тот же Костоев Казбек, бывший зампред, который мне звонил, и говорил, что его вычеркнули, а он хочет выступить с программной речью. Я дал команду его включить. Мне говорят: "Нельзя! Он там нас это...". Я говорю: "Пускай. Ещё лучше"...

ГШ: Да, Вы сами так ситуацию в Ингушетии раскритиковали в своём докладе... Вы такой сделали доклад, кто ещё мог высказаться критичнее?

ЮЕ: Поэтому, я говорю: "Выступайте. Говорите. Пожалуйста". Это же съезд. Люди должны своё мнение сказать. Поэтому, когда мне съезд говорит, что надо, – зачем мне ещё кого-то слушать?

Второе. Депутаты, когда я их здесь собирал, говорил: "Сейчас дать вам ручку и бумагу – вы даже не знаете смысла этого закона. Потому, что если бы вы понимали смысл этого закона, вы никогда не были бы против этого закона, не являясь врагами Ингушетии, если вам не проплатили за это", - они просто недопонимают самой сути.

Я реалист. Можно сказать: да, пока нам границы не определяют, мы закона не примем. Будем мы одни. Были чеченцы-ингушы, теперь одни ингуши будут, которые не приняли закон. Зачем? По поводу того, что ряд депутатов отказались. Не могут все вместе быть за или против. Тем более, мы понимаем, что за каждым депутатом кто-то стоит, кто-то лоббирует, кто-то указывает. Было бы у них своё мнение, - ещё не обидно. Опять же, я понимаю, когда было первое чтение, второе, третье, сам пришёл, я же не за спинами... Поэтому, принимайте, не принимайте. Но, опять же, я им даю понять, то, что я знаю, что там позавчера кто там собирался в каком доме, в какой квартире и кто там к ним приехал и кто с ними что обсуждал по этим законам. Я им даю понять: "Своей головой думайте, а не ждите, когда вам кто-то что-то подскажет". Тоже как фактор, да?

И по Муцольгову. Я его увижу, когда я его приглашу, я ему скажу: "Магомед, ты уже известный. Ты ещё хочешь более быть известным?". Силой что-ли я его тащил в комитет, из которого он вышел? И сейчас я подумаю, брать ли его вообще куда-нибудь. Я ему протянул руку, сказал: "Помогай мне, работай". А он демонстративно вышел. Причём здесь закон и общественная организация? Если бы, я понимаю, он во власти за деньги у меня работал – уходи, да. Но ты же - общественная организация! Причём здесь бедолаги, которые в тюрьме сидят или люди, у которых права нарушаются, в том числе действующей властью, в том числе моей властью? Ты мне помогай, ты их выявляй, а не выходи из этого комитета. Я считаю, что это неправильный подход и неправильно он сделал. Хотя, это его решение, его мнение.

6 марта 2009 года

Примечания:

1. Единый государственный экзамен. (Прим. "Кавказского узла)
2. Федеральная служба исполнения наказаний. (Прим. "Кавказского узла")
3. Федеральная целевая программа. (Прим. "Кавказского узла")
4. Принятую при Зязикове. (Прим. "Кавказского узла")
5. Председатель Московской Хельсинкской группы. (Прим. "Кавказского узла")
6. Хамзат Беков - ныне уже бывший министр строительства Ингушетии. (Прим. "Кавказского узла")
7. Исса Костоев - член Совета Федерации РФ от Ингушетии. (Прим. "Кавказского узла")
8. Карим-Султан Кокурхаев. (Прим. "Кавказского узла")