Северный Кавказ сквозь столетия. Наима Нефляшева
Памятник рыбе в Новороссийске и почему черкесы не едят морскую рыбу ...
Тему для этого поста мне подсказал Толик Балкаров, мой друг в фейсбуке. Дело в том, что в октябре 2017 г. в Новороссийске на набережной установили памятник рыбе хамсе. Это не единственный памятник рыбе, который есть на Черноморском побережье. Памятник Ставриде в 2011 г. был установлен в Туапсе, а в Адлере есть памятник рыбке гамбузии, которая спасла побережье от малярийного комара.
Памятник хамсе – это серебристая стая маленьких рыбешек, установленных на постаменте, в окружении хищников. Горожане решили увековечить хамсу, потому что она спасла их в голодные военные годы, да и в первые годы после Отечественной войны.
Немногие знают, что две разные войны породили совершенно разное отношение к рыбе. Если в Великую Отечественную рыба спасла многих людей на черноморском побережье от смерти, то в Кавказскую войну, наоборот, стала ассоциироваться у черкесов, на землях которых велись последние кровопролитные сражения этой войны, со смертью и с ужасами депортации.
Часть черкесских субэтнических групп жила на побережье Черного моря и поэтому естественно, что в мифологии, фольклоре, лексике черкесов присутствует морская тематика.
Знаменитый автор Леонтий Люлье писал,что у черкесов есть культ морского божества Кодес, которого он сравнивал с Нептуном: "Горцы представляют его себе в виде рыбы и приписывают ему силу удерживающую море в пределах берегов".
Советский этнограф Л. И. Лавров, в течение нескольких лет ездивший в Причерноморскую Шапсугию, зафиксировал предания о культе Кодеша у шапсугов в середине XX века. Шапсуги рассказали ему, что в старину к этому богу обращались с просьбами о богатом улове перед рыбной ловлей. "В Шапсугии существует селение Малое Псеушхо, которое до сих пор среди местных жителей называется КуэдэщэхьыпI, т. е. "место приношений Кодешу". Такое же название носит и небольшая речка, на которой находится это селение".
Мин-Кутас Азаматова, в 1949-1964гг. директор Краеведческого музея Адыгейской автономной области, этнографические дневники которой – «Этнографические этюды» - были опубликованы в 1997 г. в Майкопе, также пишет о божестве Кодеш: "Шапсуги, натухаевцы, убыхи почитали богиню "Хышхогуащэ", олицетворявшую морскую стихию. "Хышхогуащэ" изображали постоянно плавающей, сидя на рыбоподобном божестве, по внешнему виду напоминающего дельфина. Люди прозвали его "Къэдес" и обожествляли, считая, что он покровительствует морям и их обитателям, с которым "Хышхогуащэ" в дружбе по охране "ХышIуцI" - Черного моря и "Азыкъ" - Азовского моря".
Казалось бы, народ, у которого есть и морские божества в мифологической системе, и мореплавание и даже пиратство в средние века, должен был иметь в своем рационе блюда из рыбы. Однако их нет..
Та же Азаматова, автор первой книги об адыгской кухне, опубликованной еще в 1979 году, пишет только об одном блюде – « ПЦЭЖЫЕ ГАЖАГ — жареная рыба». Причем из описания рецепта неясно, традиционен ли он для рациона адыгов или это заимствование.
В исторической памяти черкесов, особенно турецких, морская рыба, поедавшая в Черном море умерших и умирающих мухаджиров, воспринимается в широком контексте трагедии депортации в 19 в.
Весьма красноречиво об этом пишет Иван Дроздов, участник Пшехского похода в 1864г. Поход имел целью очистить верховья Псекупса и долины Туапсе от оставшихся черкесов. В 1877 г. в «Кавказском сборнике» были опубликованы воспоминания Дроздова о тех страшных днях.
"Поразительное зрелище представлялось глазам нашим на пути: разбросанные трупы детей, женщин, стариков, растерзанные, полуобъеденные собаками; изможденные голодом и болезнями переселенцы, едва поднимавшие ноги от слабости, падавшие от изнеможения и еще заживо делавшиеся добычею голодных собак. Живым и здоровым некогда было думать об умирающих: им и самим перспектива была не утешительнее – турецкие шкиперы из жадности наваливали, как груз, черкесов, нанимавших их кочермы до берегов Малой Азии и, как груз, выбрасывали лишних за борт при малейшем признаке болезни. Волны выбрасывали трупы этих несчастных на берега Анатолии.
Едва ли половина отправившихся в Турцию прибыла к месту. Такое бедствие и в таких размерах редко постигало человечество…".
А. Староставский в «Вестнике Европы» в 1896 г. приводит воспоминания ветерана войны в Черкесии:
«Мы решились изгнать их, очевидно, в виду затруднений или неуменья устроить дело так, чтобы, продолжая по прежнему жить в горах, вдоль берега Черного моря, они могли стать полезными, или, по крайней мере, безвредными для государства… Изгнание их было решено в качестве государственной необходимости; в перевозке на турецких фелюгах усмотрен самый удобный или даже единственно возможный способ исполнения… Нужны были особенно крепкие нервы и немалая доля самообладания, чтобы в бессилии своем оставаться спокойным зрителем того, что совершалось на этом берегу.
Верстах в двух-трех от впадения речки в море, по течению ее, на песке и голышах, наносимых половодьем, неделями оставались партии бесприютных, лишенных крова и очага. По нескольку тысяч душ помещались одновременно на небольшом пространстве, отведенном им для стоянки и наблюдавшемся военными постами. Дни и ночи проводили они то под палящими лучами солнца, то под дождем и ветром… Атмосфера заражена была от накопления на небольшом пространстве животных и всяких других отбросов.
Так совершался разгром, разгром полный и бесповоротный – того, что строилось и крепло веками… И не единицами, не десятками, а сотнями и тысячами приходилось считать погибающих в этом катаклизме. Болезни и всякие невзгоды унесли многих еще до посадки на суда; скольких не досчитались при высадке на турецкий берег, после 15 и более дней плавания в самых ужасных условиях – это никогда не было выяснено; да и зачем? Очень многим, наконец, преимущественно в младшем возрасте, пришлось лечь искупительными жертвами приспособления к совершенно новым условиям жизни в суровой природе возвышенных малоазиатских плоскогорий...
С тех пор рыба из Черного моря табу для черкесов… Потому что она напоминание не о жизни, не о силе и величии морской стихии, а о трагедии и смерти…Вот такая история, две войны – два дискурса…